Как-то раз президентские выборы у нас были озарены испепелением старого манежа - отстроенный попечением Ю.М.Лужкова новодел как-то уже стал привычным для новоявленных москвичей, хотя осадок, как говорится, сохранен.
Теперь рыцарям на распутье будет легче ориентироваться в нашем вавилоне. Венечка Ерофеев уж точно бы, шествуя на Курский вокзал, не промахнулся б мимо Red square...
Воссозданный после пожара Центральный выставочный зал – известный всему миру Манеж уже тот и не тот… Первозданный облик в гармонии с современными решениями – так характеризуют метаморфозы памятника истории и архитектуры столичные власти.
А ведь еще, казалось бы, совсем недавно находилось немало скептиков, уверенных, что Манеж стал миражом – а то и муляжом! - и жизнь его прекратилась. Огонь испепелил буквально все, кроме стен саженной толщины да хлипкого – ведь не гранит! - фундамента. Власти долго мудрили – давать ли снова волю ваятелю Церетели, искоренить ли вовсе раритет или же попытаться воскресить историческую реликвию. Мэрия всех выслушала и решилась на свой эксклюзивный вариант. Свято место пусто не бывает!
Теперь наследники Осипа Ивановича Бове гордятся: им удалось сохранить внешний вид – даже лепнину по старым чертежам и рисункам. Правда, на окнах взамен привычной столярки - стеклопакеты. А крышу здания поддерживают, казалось бы, все те же фермы Бетанкура. Именно это было основополагающей кондицией проектировщикам реконструкции. Но ничто не вечно – даже задания на проектирование. И они, несчастные, подверглись изменению, как будто слабонервный корректор усмотрел там нечто ненадлежащее. В итоге вместо цельного бруса – клееный, на железных болтах, однако пропитанный огнеупорным снадобьем, костяк.
Бывшему московскому правительству новый Манеж очень нравился. Считалось, что архитекторы угодили всем вкусам: ревнителям старины они оставили внешний облик, сторонников идеи обновленной Москвы порадовала максимальная функциональность внутреннего убранства. Да и так называемая культурная общественность может отдыхать: не оказалось тут (за неимением времени) пары-троек подземных этажей и паркингов. А ведь золотое дно!
В начале XIX века на строительство Манежа потребовались миллион рублей ассигнациями, воля императора и полгода чистого времени. В начале XXI века на реконструкцию ушло тринадцать месяцев, целенаправленность мэра и полтора миллиарда сиюсекундных рублей.
В то суровое время продолжительность дореволюционной зимы мешала надлежащему обучению войск той самой пресловутой палочной муштре. Вот почему нужда заставила и русских государей строить такие здания, где непогода или температура воздуха не мешали бы экзерцициям – упражнениям – улан и гренадеров. Когда после бедствий 1812 года Москва возникала из пепла, император Александр приехал в древнюю столицу и долго в ней прожил. Скучковалось тут такое обилие воинов, что остро ощутительной оказалась необходимость в экзерциргаузе. И тогда начальник Главного управления путей сообщения и публичных зданий инженер-генерал-лейтенант Августин Бетанкур по указанию императора разработал проект экзициргауза и поручил его строительство инженер-генералу Лео Карбонье Д`Арситу. Тот, в свою очередь, представил императору еще два проекта, но царь утвердил лишь первый, бетанкуровский, исполнявший главный каприз – зал не должен иметь ни одной подпорки! И Бетанкур разработал для перекрытия здания не имеющую мировых аналогов безопорную конструкцию из деревянных ферм. Александр желал иметь экзерциргауз такой обширности, чтобы в нем «целый комплектный баталион мог свободно маршировать». Манеж стал самым большим крытым залом Европы - 150 на 45 метров. Там помещался целый полк - свыше двух тысяч солдат. Ну и зрители, куда же без зевак.
Но не фрунтом единым наш славен Манеж! Почти два века истории представляют его нам в разных ипостасях. Использовался оный и под святилище. Скажем, в 1830-х годах сюда был перенесен престол церкви святого Николая, «что в Сапожке», просуществовавший до начала прошлого века. Летом 1894-го тут служили панихиду по почившему в бозе Александру III. А с 1831 года стали устраивать вернисажи да представления разные. Особо памятен концерт 1867 года – вы только представьте! 12 (двенадцать!) тысяч зрителей, семисотголосый хор с оркестром и один дирижер. Но это был известный в той еще Европе Гектор Берлиоз. Такое обилие сочувствователей не представишь и на мачте «Локомотив» - «Зенит»!
А в морозы экзерциргауз преображался в дивную тропическую оранжерею – то был поистине райский уголок Москвы!
Манеж был еще и стадионом. Корт для лаун-тенниса, зимний велодром – парижские утехи оказались впору Москве. Кстати, именно тут учился обуздывать «бицикл» великий наш Лев – писатель Толстой. Иначе с чего б ему списывать было иные сцены своих романов.
…Итак, могучие, почти что крепостные стены восемьсот каменщиков возвели за… три месяца. Однако превратить циклопический сарай в подлинный памятник архитектуры может лишь поистине даровитый зодчий. Осип Иванович Бове сумел создать шедевр из ничего. По его замыслу простой и строгий, объем здания опоясан величественной тосканской колоннадой, которая увеличивает прочность стен, выполняя роль контрфорсов. Вместе с тем массив стены облегчен – зрительно - аркадой на пилонах, перекрывающей оконные проемы. От этого, казалось бы, «глухой» массив здания кажется словно бы прозрачным - сквозным.
Но вообще, на наш непросвещенный взгляд, утверждение, что первоначальный манеж построен за полгода – это по сути дела миф. Ведь потом, как это и теперь нередко случается, еще не один год мучались со стропилами, перекрытиями, кровлей. Много проблем, конечно, было с обеспечением безопасности. Для опорных ферм Бетанкура долго искали соответствующие по длине стволы. И кстати, не все из них нашлись – пришлось применять, изначально укороченные, сращенные по ходу дела балки. И уже вскоре после первого военного смотра экзерциргауз быстренько закрыли: уж очень сильно прогнулись стропила. Тут-то и пригодились практические навыки петербургского инженера Лео Карбонье. Фактически он руководил строительством. Созданные по его чертежам бревенчатые хитросплетения оказались прочнее тех, что первоначально предполагались проектом. Стропила, поправленные Карбонье, в 1824-м году и вовсе были сделаны заново – теперь уж даже и не генералом, а вовсе инженер-поручиком Кашперовым. Однако все это не помешало славе о Манеже разнестись по всей Европе. Иностранные инженеры приезжали изучать систему его перекрытий.
Первый век свой – до 1917 года – экзерциргауз имел прикомандированную роту рядовых. Они контролировали безопасность уникальных перекрытий. Контроль состоял в том, что воины то и дело шастали на чердак и ключом 26 на 44 подкручивали ослабевшие тяги в стропильных фермах. Новая власть – новые задачи. Манеж сделался пристанищем линкольнов Совнаркома. Ах, мой бедный Августин! Некому стало проявлять заботу о детище Бетанкура. Смотрители бесследно испарились. И лишь однажды ушлый шоферюга вскарабкался случайно на чердак. Лучше б он этого не делал! Его изумление было безгранично: весь чердак был устлан мешками махорки. Ее старорежимные смотрители использовали как антисептическое средство против древоточцев. Но с новых пор жучкам опасность уж не угрожала: махорка была экспроприирована. И перекрытия смогли спокойно прогибаться. Другое несчастье имело сейсмический характер: прокладка тоннелей метро повлияла на устойчивость плит лыткаринского известняка, из коих был сложен фундамент, углубленный к недрам планеты аж на две сажени. Метро вызвало осадку мощных стен. Манеж естественно влекло к земной кончине. За год до войны псевдобетанкуровские фермы укрепили стальными стяжками, но и они вскоре прогнулись на полтора метра. С тех пор то и дело городили аварийные опоры. Потолок подстраховали двухрядной колоннадой. Считалось, все это – временное. Но временным у нас было лишь только правительство, да и то в семнадцатом году. И только пожар принудил принять радикальные меры. А как иначе? Ведь последние четверть века – до начала вынужденной реконструкции – Манеж пребывал в перманентном аварийном состоянии.
Огонь – поистине бич всех зрелищных учреждений. Помню, когда сорок лет назад я служил бойцом пожарно-сторожевой охраны и каждый вечер в час назначенный отгораживал сцену от зала железным занавесом, то одновременно являлся огнеборец и проверял дейчерно-спринклерную установку – она сама включалась по команде датчика температур и должна была в случае возгорания все что надо и не надо увлажнить и заполнить пеной. Но вот теперь прогресс добрался и до стен Кремля: нынче огромное здание Манежа тоже обеспечено новейшими системами пожаротушения. Проведена грандиозная работа – ведь после пожара от Манежа оставались только рожки да ножки – основание и стены. А теперь строители так укрепили фундамент здания, что стены больше не подвержены угрозе обрушения. Они не просто так укрепляли этот фундамент. Они и из несчастья смогли извлечь практическую пользу. Вот почему в обновленном Манеже выставочная площадь увеличилась вдвое и теперь она превышает двадцать тысяч квадратных метров. Как это объясняется? Да все просто - за счет организации подземного пространства. Там, помимо дополнительных выставочных площадей, появились конференц-зал, офисные службы, подсобки и – куда ж без него! – ресторан.
Манеж это, конечно не железный феникс, но чудо произошло: экзерциргауз восстал-таки из пепла – внешне он почти не отличим от первоисточника. Девственно чистые колонны и лепнина, пилястры, сандрики - все источает свежесть, прямо кремовый торт! Но тот ли это Манеж, что был тут до пожара?
Об этом продолжают неистово дискутировать зодчие, краеведы, историки, теоретики искусств.
У нас, считают одни, отношение к архитектуре, как к некоему созданию объемных форм. Если повторены габариты и очертания – тогда это считается подлинником бывшего памятника. С этим многие не согласны. Ведь понятие «памятник» прежде всего подразумевает подлинник. Представьте, будет сломан Эрмитаж, и взамен него соорудят квартал из внешне вроде бы похожих зданий, однако из новейших материалов, способных пережить века. Это будет тоже памятник, но уже другой – монумент тем нынешним мастерам, которые все это сотворили. Аналогичный случай и с храмом Христа Спасителя.
Есть и немало авторитетных специалистов, которые считают новоотстроенный Манеж торжеством реконструкции, а им хотелось бы полноценной реставрации. Например, директор Государственного института искусствознания Алексей Комеч заявил, выступая по телевидению, что реконструкция сгоревшего здания Манежа должна была быть согласована с Минкультуры, поскольку Манеж является памятником архитектуры федерального значения. Однако этого сделано не было.
Манеж поражал гигантским потолком. Его поддерживала диковинная конструкция лиственничных балок, придуманная Бетанкуром. И теперь, когда весь этот скелет выставлен напоказ, критики проекта реконструкции и этим недовольны. Их возмущает, что искажена красота конструкций Бетанкура, они ворчат по поводу опутавшей все это чудо арматуры, в том числе и противопожарной сигнализации, осветительной техники и проч.
Зато вестибюль Манежа теперь оформлен по-современному, и в здании появились эскалаторы – не хуже, чем в турецком гипермаркете «Рамстор». И все эти лифты, стеклянные ограждения, модерновые источники света, датчики нагрузки и температур (чтобы можно было вести мониторинг устойчивости и остаточного ресурса здания с применением мобильного диагностического комплекса "Стрела") – вселяет ощущение надежности и покоя. Хай-тек, знакомый нам по иллюстрациям из журнала «Америка» шестидесятых годов, оказывается, ничуть не дисгармонирует с ряжеными в виде гусар и дам в кринолинах.
Манеж, подвергнутый не только пожару, но и скоротечному евроремонту, теперь заставляет подумать и о том, какое же конкретно историческое здание в Москве совершенно случайно на следующий раз станет жертвой чьей-либо неосторожности.
Нам очень не хочется, чтобы это случилось с подлинным домиком дяди Пушкина, который пока еще стоит на Старой Басманной и в котором уже двенадцать лет обещают сотворить музей. Пока это место еще не подверглось сейсмическому опустошению, но мы уже – считайте это заявлением! – сигнализировал не раз о таящейся опасности.
Центральным выставочным залом Манеж стал в 1957 году. И вот – знаменательный день! – мы были свидетелями его второго рождения.
«Дни пасмурны в музейных городах, как в исполинских полутемных залах, молчит гранит на серых площадях. Зато отчаянно живут вокзалы, выбрасывая жирную толпу, полки самоуверенных туристов, не знающих обычаев табу, ни цен на памятники исторические». С поэтом во многом можно согласиться, но пусть турист и не всегда знает цену памятнику, но мудрое градоначальство должно ведь точно знать.
Сегодня на Манежной площади – праздник! Тут гуляют и хотят обновления пространственных впечатлений. И манеж помогает людям найти друг друга и найти себя.
