

Все церкви Любека в разы ценнее и значительнее таллинских, как и представленные в них сокровища. Но это не делает Таллин ущербнее. Именно в Таллине, как нигде, чувствуется присутствие и живое дыхание того ушедшего мира бюргеров, негоциантов, моряков, аптекарей-алхимиков и протестантских проповедников, лица которых и их предметный мир мы знаем по главным мировым музеям. Таллин являет собой и театр и спектакль одновременно. Он умеет ловко и по-протестантски расчетливо продать свою старину в нынешнем туристическом настоящем. Но за этим расчетом все равно выступает таящаяся внутри старых стен мистика. Сидя в темных, освещенных лишь свечами подвалах "Olde Hansa", где официантки пугающе реально сошли с картин Гольбейна и Вермеера, ты непроизвольно начинаешь грезить призраками "золотых" городов Северной Европы - Брюгге, Гента, старой части Антверпена, голландских Харлема и Дельфта. Кажется, выйдешь и за углом непременно будет громада готического собора с гробницами Карла Смелого и Марии Бургундской. А в старом бегинаже обязательное собрание Ван Эйка, Рогира и Мемлинга. И залы дельфтского фарфора и фламандских гобеленов...
Ничего из этого в Таллине нет. Но город так убедительно порождает и материализует эти образы внутри тебя, что ты перестаешь их искать в нем самом. Ты просто наслаждаешься чувством живого присутствия веков, знакомых тебе по книгам и другим городам, но явленных здесь и сейчас в ощущениях. А за шедеврами надо ехать в иные места, где, увы, часто кроме них тебя встретит одна выхолощенная пустота.

































